Звездные войны | Вчерашнее небо

[challenge]

Для: Juxian Tang

От:



Вчерашнее небо



Фэндом: Звездные войны

Категория: слэш, хотя и несколько условный

Пейринг: Джанго Фетт/Бобба Фетт

Рейтинг: практически G

Жанр: виньетка

Предупреждения: Конечно, это AU. И ООС, в общем-то, ибо канонические персонажи не очень-то позволяют…



Автору безумно стыдно за свою убогую поделку с оттенком дементоровщины. Если заказчик останется недоволен – автор, как только выкарабкается из кучи личных проблем, напишет нормальный фик.





У сарлакков нет развитой нервной системы, однако они тысячелетиями усваивают мысли своих жертв и обретают таким образом разум.

(Энциклопедия «Звездных войн»)



Ты помнишь, как будто это было вчера. Тысяча лет пройдет – но как вчера.

(«Дело №13»)





Однажды тебе начинает казаться, что ты всесилен. Обычно, именно в этот момент ты и умираешь.



Эта мысль приснилась мне.



Тысячу лет назад.



* * *



Склизкая плоть червя снова выскальзывает из-под пальцев, и Фетт падает на дно.



«Дерьмо», – говорит он.



«Ситхи бы побрали эту тварь».



«Проклятье».



Бобба снимает шлем и смотрит вверх, тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в кромешной тьме. Желудок сарлакка сочится едкой жижей, от запаха которой болит голова.



«Еще раз».



«Надо вылезти».



Фетт, не обращая внимания на то, что перчатки покрыты теплой слизью, обеими руками приглаживает волосы, и опускается на колени, что бы найти выпавший из разжавшихся пальцев нож.



«Не могу же я тут сдохнуть, как сраная джава».



Он цепляется левой рукой за край насечки, оставленной еще при первом подъеме, и нашаривает правой следующую «ступеньку».



«Нет, я так опять потеряю ситхов нож».



«Придется…»



Поморщившись, он берет нож зубами, язык дотрагивается до рукоятки, и рот наполняется тошнотворной солоноватой горечью. Но обе руки полностью свободны, значит – больше шансов спастись, вылезти из этой твари и снова вдохнуть чистый воздух.



Ноги разъезжаются на скользких стенках пищевода твари, челюсти сводит, слюна из открытого рта течет по подбородку.



«Если я сейчас упаду…», – говорит он про себя.



«…Не поднимусь уже».



Бобба судорожно сглатывает и делает глубокий вдох. По лбу медленно ползет капля густой слизи, упавшая откуда-то сверху.



«Если буду думать об этом и дальше – точно упаду».



«Надо занять мозги чем-нибудь еще».



Нож снова впивается в тело червя.



Фетт снова делает глубокий вдох, и закрывает глаза.



«Просто думать о чем-нибудь еще».



И он вспоминает…



Это было на планете Маэве, в окрестностях города Нуум, поздней осенью – не дождливой, как на Камино, а сухой, шуршащей, полной желтых листьев, лежащих на булыжных мостовых и утоптанных парковых тропинках. Джанго учил сына правильно идти сквозь такую осень – ступать бесшумно и не оставлять следов. Прошло немало времени, но Бобба отлично помнил все – блестящие доспехи отца, его улыбку… И еще живое тело предпринимателя-тви’лека, лежащее в двух метрах от них.



«Учиться – надо с детства, – отец протянул мальчишке бластер. – Давай, стреляй».



Одно из самых ясных воспоминаний, яркое, четкое – четкое настолько, что забыть не удастся, даже если захочется – высокие деревья и листья, падающие с веток на тело, скорчившееся в луже крови, растекающейся по покрытой пестрым золотистым ковром земле. И металл оружия, нагретый ладонью отца.



Ему уже доводилось лишать жизни животных, но разумных существ – никогда, и Бобба был уверен, что «это совсем другое». Оказалось, то же самое, может быть, даже чуть проще; два разряда – один в грудь, рядом с тем местом, где уже темнела рана от отцовского выстрела, а второй – в голову, так, что темная, правильно круглая, дыра образовалась на полпути от глаза к виску. Левый лекку дернулся, когда голова откинулась назад. Движение ребер прекратилось.



«Ты молодец», – сказал Джанго и поцеловал сына в шею.



Склизкая темнота отступает – на секунду воздух становится сухим и, кажется, вокруг пахнет опавшими листьями. Бобба снова подтягивается, запустив пальцы в рану червя, истекающую вонючей кровью. Он запрокидывает голову и смотрит вверх, пытаясь понять, сколько еще осталось подниматься.



«Я не умру» – говорит он себе.



«Нет».



«Не в этот раз».



«Обещаю».



Нож перерезает какую-то жилу и глаза опять заливает липкая гадость, но Фетт упорно продолжает подъем. В ушах у него звучит голос отца:



«С тобой ничего не случится, пока я рядом».



Еще одно старое воспоминание – старое, как и все, в которых был отец. Был – до того, как пришли джедаи.



«С тобой ничего не случится, пока я рядом…» – улыбнулся Джанго, становясь на колени и обнимая Боббу. Капли холодного каминианского дождя прятались в волосах и скользили по коже, скрываясь под одеждой.



Ветер усилился.



«…потому, что мы с тобой – единое целое».



«Ты действительно веришь в это?» – неожиданно серьезно.



«Я верю, если ты веришь», – отец погладил Боббу по волосам. Мокрые кудри приятно липли к ладони.



«Я верю», – тихо ответил мальчик.



Это было до того, как пришли джедаи. До того, как пришли джедаи, Бобба всегда верил.



Пальцы скользят и он чуть было не срывается снова.



«…Но не в этот раз».



«Нет, не в этот».



Он почти выбрался.



Последнее воспоминание появляется само собой, всплывает, подталкиваемое предыдущим:



…На приоткрытых губах остался след горячего дыхания отца. Джанго, кажется, сам удивленный тем, что только что сделал, обнял сына еще крепче.



– Нет… это неправильно… – сказал он сам себе.



Ветер становится еще сильнее.





Может быть, это было неправильно. Но это – БЫЛО. Было, до того, как…



Пальцы неожиданно упираются во что-то напоминающее ступеньку.



«Нижняя часть его челюстей» – говорит Фетт вслух.



«Осталось совсем чуть-чуть».



И рука тянется еще выше.



* * *



Я вспомнил:



Только боль способна привести к настоящему познанию.



Я уже чувствовал эту истину. Тысячу лет назад.



* * *



Все позади.



Он стоит неподвижно и смотрит на остов хаттовской баржи, на бесконечное дюнное море – от горизонта до горизонта. Доспехи и лицо покрыты кровью и пищеварительной слизью червя, легкий ветер приклеивает к ним все новые и новые песчинки.



Он вдыхает пресный татуинский воздух, наполняя легкие крохотными колючими песчинками.



А потом Бобба чувствует это. Точно что-то потерялось. Что-то невероятно важное.



Он поднимает руку и прикасается к губам, точно пытаясь убедиться, что голова все еще на плечах, что она не осталась на дне желудка твари, вместе со шлемом.



…Воспоминания съеживаются, точно голограмма, на глазах превращающаяся в черно-белое фото. Уходят шелест листьев, прохладные капли дождя, тепло нагретого руками металла, горячее дыхание отца – все это исчезает, становясь тенью, копией с копии, чьим-то сбивчивым пересказом.



И Фетт падает на колени, закрыв лицо руками.



«Нет» – говорит он.



«Нет, только не это»



«Нет…»



Он пытается вспомнить, пытается снова увидеть – но не может.



Он стискивает виски ладонями.



Он кричит.



Два солнца равнодушно смотрят с горизонта, и ветер, так же равнодушно, дует, занося наемника песком. А «сегодня» уже превращается во «вчера», окрашивая песок в фиолетово-розоватый цвет.



Когда небо становится темно-синим, Бобба поднимается с колен, потому, что обещал – обещал самому себе, а, значит, и отцу – умереть не в этот раз.



Он медленно направляется к горизонту, и вчерашнее небо прячет его силуэт среди бесконечного моря барханов.



* * *



…А желтые листья все кружились и кружились, медленно опускаясь на землю, и Джанго Фетт сжимал в своей большой руке ладонь мальчишки.



Эти воспоминания снились мне.



Тысячу лет подряд.